закачать целиком в формате Word (80k)

……………………………………………………………

……………………………………………………………

………………………………

Подсемейство млекопитающих отр. грызунов.

Дл. тела 5-36 см, хвост обычно короче.

Более 60 родов, в Евразии, Юж. Африке, Сев, и гл. обр. в

Центральной и Южной Америке. В СССР 15 видов

из 7 родов. Обыкновенный Х.-объект промысла

(МЕХ).

Советский энциклопедический словарь.

С. “Советская энциклопедия” ,1986 г,

с изменениями

. ГЛАВА 1. ФРАГМЕНТЫ.

Первая оттепель третьей зимы начала века. В районе села Степановка с куста ракиты, с верхней её ветки, что смотрит на северо-восток , упал на снег последний лист прошлого года. В это же время под толщей льда на глубине пяти метров от поверхности водоёма самка окуня-долбуна разинув рот тупо глядела на задницу рыболова-любителя нанизывающего личинку бабочки-мотыля на мормышку типа “Муравей” .В небе пролетал пассажирский самолет оставляя белую полосу .Гораздо выше задницы .

Южный ветер подхватил лист и понес его по белой в подозрительных подтеках и разводах простыне замерзшего пруда куда-то совсем проч. Он летел почти, не касаясь земли черенком в перед выгнув свою сухую грудь по направлению полета.

На кухне на гвозде висело багровое ситечко. В тени его дремал таракан и нисколько бактерий не известной породы. Ниже была мойка, потом стол её и на конец синее мусорное ведро загондоненное в целлофановый пакет. Фикусу было херово примерно третий год. Красный пластмассовый таз дремал в ванной комнате. Ему снилось все то, что он видел за свою жизнь . Переходя от кошмаров к ужасам он коротал время до следующей помойки.

Оторвавшись от козырька крыши, сизый городской голубь устремился на элеватор жрать. Пролетая у окна, повернул голову внимательно посмотрел в глаза, подмигнул

и исчез болтая крыльями.

В это же время хомячок женского пола Эллионора проснулась в гнезде на подстилке из жеваных газет. Новое непонятное ощущение тревожило и мешало продолжать зимнюю спячку. Она поворочилась,потянулась,но сон не шел. Встала, прошлась по норе, поела ржи, выпила воды тонко икнула и уставилась в потолок. Кроме земляного свода с переплетением корешков и сухих травинок виделось еще что-то. Это неизвестное не пугало, не настораживало, а скорее наоборот притягивало к себе заманчивой тайной и пока непостижимой очевидностью. Слегка затуманенный бессонницей взгляд не мог выделить в очертаниях потолка ничего особенно характерного, ни малейшего признака несоответствия обыкновенности, но что-то было не так.

Жуя и пялясь в верх Эллионора провела достаточно много времени ( секунд тридцать) после чего шумно вздохнула и поплелась в угол. Следом за ней с полутемного потолка под стол сползло некое состояние неопределенной формы. Удобно расположившись на нижней перекладине, свесив конечности, состояние притихло до поры и, чутко задремало.

Называлось оно Девичество. От роду было оно жизнерадостным и глупым вело себя непредсказуемо взбалмошно, но вполне безобидно. Питалось по началу, романтикой плюшевым зверьём и уличным мусором. Жадно пило из под крана познания все, то что лилось. Мылось исключительно слезами, утиралось платками и жилетами. Тупо верило во всё, что придумало само более ни во что. Позже переходило на животную пищу и начинало охотиться .Бросаясь на всякую дрянь набирало опыт абсолютно бесполезный и, как правило, неприятный. Жило не долго, умирало в муках. В редких случаях дотягивало до седин, но тогда каменело, плесневело и становилось гадом. В скоре после смерти над могилой белёсой сгорбленной тенью появлялась Женственность. Безмолвно бродя среди живых, но, представляя собою, существо опасное, искало жертвы. Жадно пила кровь, входя во вкус, требовало всё больше и больше…

Южный ветер снова напомнил о себе. Нажав невидимым плечом на раму и, соскользнув по ней на стекло потерся о него гладкошерстым котом, осыпая иней на оцинкованный отлив. Бабочкой приколотой к стене затрепетал у вентиляции лист бумаги и упал на пол.

Не много пошелестев там успокоился и затих. Ветер повторил это ещё и ещё раз, но окна не отворил. Глядя на своё отражение, отошёл только немного и остановился. За его спиной простиралась белая тишина. Где-то за краем земли линия горизонта плавно уходила в небо и тянула за собою туда все сущее под ним. Леса, города, мосты окаменелых рек, прожилки дорог, вытягиваясь там, в темную меланжевую нить, исчезали в высоте и, позже, опадали снегом. Поежившись, ветер, отпрянул от отражения и исчез, оставив легкий запах весны.

Старый седой бобер Палыч, кряхтя, идя через кухню, по направлению к окну достал из-за уха пачку сигарет. Закурил. Лёгкие с благодарностью приняли сизую струю дыма в себя. Под языком, привычно, собралась слюна. Удобно расположив желтоватый фильтр меж резцов глубоко и сладко затягиваясь, чесался. Слежавшийся за ночь мех вздымался грубым мочалом и отдельными элементами опадал на пол. Зимний авитаминоз косил промысловую часть его существа щедро, к этому, в последнее время прибавилась перхоть и моль. Она вилась золотистым столбиком над его плешью, то, замирая на месте, то, бросаясь в атаку. Годы брали своё. В былые времена он лоснился блином и переливался всеми цветами бобра. Резцы были белы и великолепны. Глаза горели неистовым светом и выдавали его в темноте. Нельзя сказать, что все стало значительно хуже, стало как-то иначе, непривычнее. Глядя в окно, он с удовлетворением отметил погоду. Потянув ноздрями, воздух почуял съестное, потушил сигарету об пол и полез в кладовую.

В это же самое время группа туристов, опившись водки, болела бодуном. В квартире третьего этажа происходило кормление грудью .Радикально настроенные сепаратисты перешли границу. Олег Митяев давал концерт где-то под чем-то для кого-то, как-то( к стати скоро выдет диск). В это мгновение на Земле произошло все, кроме …

А НИ КТО ЭТОГО ДАЖЕ НЕ ЗАМЕТИЛ .

Глава первая

ЗНАКОМСТВО

-И так, коллега, давайте преступим к своим непосредственным делам. Что мы имеем от этой безобразной кучи мыслей, фактов, слухов и прочей ежедневной белиберды. Как разобрать все это и привести к единому общему порядку? Может быть, разложим это по алфавиту, или по времени? Или сразу, отбросив, непонятное и необъяснимое будем просто описывать события и сухо оценивать их участников. Что является действительно происходящим, то, что видим, или нет; что слышим, или чувствуем? Будто бы сквозняк пролетел из неприкрытой двери, или потянуло запахом погашенной свечи. Ну да, сквозняк, ну да, гарью несет. Просто всё, неинтерестно. Будем мы вами вытаскивать все наобум, да складывать на зеркальный стол, дабы видеть по ту сторону лица, хотя и оно нашем с вами случае понятие относительное.

-Пока мы с вами позволяем себе, пренебрегая рабочим временем, гулять по этой засранной воронами тихой аллее, и предаёмся обсуждению вопросов ненаучных и, с моей точки зрения, отстойных, дела идти не могут, Гоняя балду, мы все дальше и дальше уходим в задницу, и свет в конце тоннеля уже давно пропал. Обратите внимание на тот факт, что мы идем по дерьму в неизвестность, и начало этой дороги совсем непредвещает приятного конца. И не рассчитывайте! Такая дорога- это путь в бесконечность.

Беседуя, таким образом, доктора Введенская и Давалова шлялись по парку коротая свой обеденный перерыв. Вообще-то рабочее время давно уже наступило, но в связи с общим отсутствием дисциплины каждый позволял себе все, что угодно и даже лишнее.

Клиника действительно располагала ко многому. Преданный ей во времена Иоанна 4 свет Грозного статус секретности накрыл серое с плесенью здание и триста десятин земли вокруг него непроницаемым стальным колпаком, вследствие чего жизнь там развивалась оторвано от внешнего мира. Сотрудницы все сплошь были оторвами, а сотрудники оборванцами. Восходя по исторической лестнице учреждение занималось различными проблемами прикладного идиотизма, восторженной шизофрении, романтики и любви, как таковой. Политические ветры проносились мимо обители, ибо каждой власти обращать на это внимание считалось заподло. Время шло своим чередом одни люди сменяли других пополняя, и без того тесное кладбище соседней деревушки. Кровосмешение между персоналом порою достирало такого уровня, что поля, леса и водоёмы во всей округе наполнялись стаями безродных ублюдков, которые в поисках еды и питья шлялись по округе пугая деревенских ребятишек и беременных селянок. Тогда в местной церкви служили молебен и мужики вооружившись кто чем загоняли нечисть обратно в лоно заведения. Там, кого признали, разбирали по квартирам, а остальных раздавали в “хорошие руки”. Время от времени в клинику приходили секретные циркуляры предопределяющие ход дальнейших исследований и научных работ. После этого деятельность судорожно замирала, дёргалась в конвульсиях и, со страшным скрипом, поворачивала и двигалась в другую сторону. Такое случалось крайне редко и, по этому надолго выводило устойчивый организм из равновесия. Все бегали, суетились, толкались, били лабораторный инвентарь. Как правило в это время происходило около десяти разводов, три инфаркта и один выкидыш. Потом всё вставало в норму и продолжало течь своим чередом. Единственное, что не поддавалось внешним тревогам, это был парк. Раскидистый заросший беленой он был похож на нечесаную гриву дикого зверя. Там и тут из его недр, словно обглоданные кости, торчали сухие ветки, телеграфные столбы и пушечные стволы всех времён. Он был весь увит диким виноградом, плющом и дымкой. В глубине его туши прятались развалины прежних строений клиники и неизвестные науке звери. Редкий дурак спьяну отважился бы зайти туда по нужде. Ходили легенды о медицинской сестре, которая ушла в дебри с заведующим лабораторией встретила там своего мужа и обделалась! С тех этот дух бродит по чаще, не находя себе покоя. С давних времен бытовало поверье, что после каждого праздника в парке появляется новая белка. В разных направлениях парк разрезали аллеи. Начинаясь от центрального здания они текли среди деревьев, исчезая в зарослях. По одной из них и шли два доктора.

-Ситуация с новым экспериментом, коллега, с каждым днем мне представляется все херовее и херовее. Сложение хомяков вызывает их мгновенное умножение, тогда как делиться они упорно не хотят, а отнимание мгновенно вызывает у них раздражение переходящее в бешенство. Их, простите за выражение, эволюция началась и застряла где-то между столом и постелью в куче собственного кала. Никакого стремления в будущее, ни каких идеалов. Я уже не говорю о творчестве, созидании, ремеслах. Вот вы научили их читать. Кроме “Советского кулинара” и “Все делают это” они ни чего и видеть-то не хотят. Они загадили всю классическую литературу, современную поэзию и прозу, философию и резьбу по дереву. Я не вижу более перспектив, жизнь проходит зря, а я еще не замужем. Иногда по ночам я чувствую, как приближающийся климакс кладет свою ледяную руку ко мне на грудь гладит её слегка сдавливая, потом почти незаметно опускается чуть ниже и я чувствую ее уже на животе, потом ставит меня на колени и я с криком просыпаюсь. Вот так, коллега, приближается старость.

-Вы не совсем правы, дорогуша, хомяки - очаровательные твари. Посмотрите, как они умываются перед сном, в каком порядке содержат себя. Самочка, на пример ни когда не подпустит к себе самца если у него дурно пахнет изо рта. А вы слышали как они поют? У них потрясающие песни. Эти эпосы, эти сказания, они по праву входят в сокровищницу мировой зверокультуры. Что касается ваших личных проблем, то не стоит их путать с работой. В науке нет места человеческим слабостям! Если вас по ночам мучают эротические кошмары принимайте ревень с бузиной, гарантирую, спать не придётся. Климакс в страхе ринется прочь увлекая за собой последних поклонников и жалкие остатки либидо.

- Коллега! Какое, на хрен, либидо, о чем вы говорите. Жалкими остатками оно являлось уже в раннем возрасте, когда я ехала на преддипломную практику нежным ребенком на рыболовном сейнере среди омаров и мерзких дебилов два с половиной года.

-Простите а почему так долго?

- Привыкла, знаете ли. А потом, какой удачный случай узнать жизнь для девочки из хорошей семьи. Правда, за все эти два с половиной года, корабль не разу так и не вышел из порта, но это ведь не главное, правда?

- Возможно, милая, возможно. Жаль, только, что вы так и не увидели моря. Этой безумной стихии этой пьянящей свободы и романтики. Когда сильные и смелые мужчины шумной ватагой тянут трал из черной путины ревущей за кормой, когда они весело подбадривают друг друга, и чайки стаей носятся над головой, а поздними вечерами они пишут длинные письма домой при свете жалкого огарка последней свечи.

- Вот это приход! Коллега, вы когда-нибудь видели, как чайки жрут мойву, что в совокупности с качкой вызывает у вас незабываемые рвотные рефлексы, а сильные и смелые мужчины тянут вас с утра до позднего вечера подбадривая друг друга и весело улыбаясь, а потом шумной ватагой лечатся от триппера. Поверьте, поэзии в этом маловато.

- Вот мы с вами и вернулись к многогранности и относительности бытия, хотя вы и слишком однобоко смотрите на проблему. И поэтому мы не смотря ни на что займёмся нашей работой и постараемся поставить каждую грань на своё место и открыть то, что нам предстоит открыть.

Подходя с этими словами к вратам учреждения доктор Введенская была похожа на Софью Ковалевскую, кричащую в порыве страсти таблицу умножения. Жестикулируя и спотыкаясь она ввалилась в двери и понеслась индейским вождём вверх по скрипучей лестнице в дамскую уборную.

На вахте дремало древнее существо мужского пола. Звали его Феофан он был грек. Породистое эллинское лицо было до неузнаваемости обезображено вековым похмельем.

Горькую пил он издревле, истово дрожа всем телом, шумно глотая большими порциями и тут же засыпая мёртвым сном. Вахтером он был, соответственно, исправным служил долго, нареканий не имел. Жена его Капитолина была дура.

Поведя бровью вслед вошедшим и узнав их по запаху Феофан вновь отключился и захрапел. Доктор Давалова не спеша проследовала через холл и стала подниматься в лабораторию. Войдя она застала там прежний бардак с элементами лёгкого хаоса. Все вещи рутинно лежали на своих местах, солнце било сквозь сломанные жалюзи неопределённого цвета, рассыпаясь на полу в полосы и неправильные кривые линии. В воздухе царила отвратительная вонь от подопытных животных, хлорки и формалина. Хомяки Элеонора и Александр сидели в клетке, как всегда нагло обнимаясь, не обращая

ни на что абсолютно никакого внимания. В клинике они были недавно, но уже успели очень сильно сблизиться и вступить в порочную связь. Синтипоновая подстилка клетки была изрядно истерта и перепачкана во многих местах. Животных это ни мало не беспокоило, а персоналу было вообще на всё плевать. Суть опыта заключалась на первых порах в наблюдении хомяков и выявлении особенностей характера, психологического типа, интересов и наклонностей. В дальнейшем предполагалось развитие в хомяке общественных интересов, сознательности и стремления к общечеловеческим идеалам. Но, в связи с частыми изменениями общественных формаций эксперемент зашел в логический тупик и был приостановлен до неопределенного времени всеобщего благоденствия. От скуки доктор Введенская обучила хомяков грамоте и письму, а Давалова, в свою очередь, тому многому, что знала по жизни сама. Учились животные лениво, но рассказы и байки докторов слушали охотно, повизгивая на самых пикантных подробностях. Иногда они вместе пили пиво, а то и водку. Бывало, как запрутся в кабинете и квасят, квасят! Доходило дело и до песен. Тогда все, обнявшись, драли горло “Черным вороном” и “Выйду ночью в поле с конём”. На утро болели, долго (до недели) похмеляясь пивом и спиртом. Порою вежливый Александр просил разрешения поблевать и, получив его, блевал. Элеонора же, в свою очередь, не блевала ни когда, потому как была женщиной стойкой и выдержанной. Доктор Введенская любила хомяков по-матерински, пестовала, холила и лелеяла. Приносила им вкусное зерно, колбасу, сыр. На ночь читала сказки и пела колыбельные песни. В новый год ставила в клетку ёлку и шампанское. Каждую неделю она их купала в алюминиевом тазу с детским мылом и солью для ванн. Хомяки пыхтели, радовались и тёрли друг другу спинки. Вольностей она не пресекала но и не потакала им. Поэтому при ней животные вели себя почти что скромно, не спаривались, не хамили, старались произвести благостное впечатление. Доктор Давалова, напротив, хомяков терпеть не могла. Всемерно их третировала, унижала и хотела убить. Выпив водки хамила грызунам, называла их тварями и щёлкала Александра резинкой по гениталиям. Александр орал в голос, зверел и кидался в убежище за заточкой. Давалова демонически хохотала и бесчувственно падала на пол. Потом, проспавшись, извинялась, теребя ножкой и ковыряя в носу. Иногда к ним приходил лаборант Пантелей. Пылкий юноша с высокими помыслами и трясущимися руками. Он работал в отделе барсуков ( ужасных непредсказуемых животных способных на любой поступок, их держали исключительно в спирту, а извлекая, забрасывали в глубокий вражеский тыл для учинения массовых дебошей и подрыва экономики), по этому Пантелей был по уши засекречен и в туалет ходил с личного разрешения министра обороны. Так как остальные его перемещения никто не ограничивал то он шлялся когда и где хотел.

В этот раз он пришел с огромным барсуком на стальной цепи. Животное нехорошо озиралось по сторонам скребло когтями о пол и с его клыков стекала ядовитая слюна. Серебристая шерсть переливалась и играла на солнце, при каждом шаге под ней перекатывались бугристые мышцы. Обуто животное было в военные ботинки американского образца. Барсук Бедуин был молодым и сильным самцом. Пойманный в Орловской губернии ещё ребёнком, в неволе заматерел и набрался сил. С некоторых пор он стал грозой всего отдела. Однажды в кровавой схватке он отрезал ножнями по металлу ухо сантехнику Сидорову, немощному старику в последствии умершему от столбняка, и застрелил из стартового пистолета трёх нянечек и дворника. С тех пор гулял исключительно в цепях в сопровождении лаборанта Пантелея.

При виде Бедуина хомяки дружно забились в угол. Дрожа всем телом они слились в один рыжий мелко вибрирующий комочек. На солнце медленно наплывала тяжёлая стальная туча.

По дороге среди кустов шиповника одиноко скользила прозрачная тень. Не слышно ступая босыми ногами она шла едва задевая красные от ягод ветви. Впереди простиралось большое пшеничное поле, в конце которого виднелись ракиты и угадывалась река. За спиною осталась седловина меж двух холмов, пустая деревенька о трех домах, да пыльная езжая дорога. Пока сквозь дымку пробивалось солнце тень была видна. Но стоило ему скрыться, как она тут же таяла и движение её было заметно еле-еле лишь по колыханию кустов и травы. Путь лежал пока через поле и реку, а далее был неопределен. Близость воды уже давала о себе знать подступающей прохладой и сыростью, но до неё было ещё далеко, а дорога по полю уже успела утомить однообразием и духотой. Стая синиц выплеснулась из под ног чёрно-желтыми брызгами и бисером осыпалась в траву. И опять стало тихо. Будто бы и не было мира во круг – лишь пустота. Тихая бескрайняя равнина простиралась от края и до края внутри окружающего бытия. Она медленно несла своего единственного путника, оторвав от реальности и течения времени. Он существовал одновременно в двух местах, а может быть и в трех, или даже не существовал вовсе. Однако, время шло и близилась рака.

- Включите пожалуйста свет, коллега, а то темно как-то стало. Я с трудом различаю во мраке нашего Пантеляшу. Юноша, отзовитесь и идите на голос, осторожно впереди…

Страшный грохот сотряс помещение лаборатории. Потоки нецензурной брани заполнили весь объём помещения, перемешиваясь с хомячьим визгом, шумом воды и победным ревом барсука Бедуина, оборвавшего цепь. Загоревшаяся, наконец, настольная лампа вырвала из темноты душераздирающую картину. Пол лаборатории был обильно залит кровью и засыпан мусором. Отдельными островками, подобно саргассам, в ней плавали

клоки рыжей шерсти, обломки когтей и зубов. Мраморный стол в три тонны весом был сорван с места и вдавлен в шкаф с инвентарём. Жалюзи оборваны прочь, окна разбиты решетки безобразно вывернуты. В луже крови, посредине комнаты, сидел барсук и страшно, утробно выл на портрет Мичурина. Цепь с обрывками кожи Пантелея звенела при этом, как колокольчик прокаженного. Сам лаборант, в это время, белым с зеленью лицом лежал в утке и пускал пузыри. Нижняя часть его тела обнаженная до колен имела неоспоримые признаки мужеложства. Хомяков в клетке не было.

- Как вы оцениваете гормональный фон данной особи, коллега?

- Кого вы имеете в виду, беднягу Пантелея или же этого страшного монстра?

- Ну что вы, обратите внимание за окно. Палкан снова увлек эту сучку в заросли конопли.

Безпордный кобель Палкан давно уже вызывал научный интерес к своей особе, но от исследований систематически уклонялся и на контакт упорно не шел. Щедрые посулы квартальных премий и министерской зарплаты были ему по пенису, угрозы не доходили до его, а обещания отдельной будки и серебряной именной миски вообще не трогали его за живое. Он знал много собак потерявших свою свободу и прозябающих сейчас в стенах клиники.

- Дорогуша, а где же наши подопытные?

Столь наивный вопрос прозвучал подобно грому с ясных небес. И доктора кряхтя и матерясь спешно стали спускаться с колченогой вешалки. Бедуин проявил к ним живой интерес, но был немедленно загнан в угол совковой лопатой и прикован к окаменелому скелету диплодока, но это его ни мало не расстроило, и он живо принялся грызть большую берцовую кость рептилии. Обследовав помещение доктора без энтузиазма отметили полное отсутствие хомяков. Не обращая внимания на Пантелея они в отчаянии перебирали кучи мусора, отодвинули шкафы, вывернули карманы и отодрали обои. Бедуин, вылезав скелет до зеркального блеска, вожделенно уставился на заспиртованных уродцев в трёхлитровых банках из под огурцов. В глазах засветились похотливые огоньки, а загривок встал дыбом. Опасливо косясь на совковую лопату он потянулся к желанным сосудам. Пантелей, матерясь, одевал штаны. Доктора курили высунувшись в открытое окно и разговаривали о женской доле в свете последних событий.

Потеря подопытных сулила им долгую и продолжительною половую жизнь со всем руководством учреждения. Как минимум, им грозила статья в сатирической малотиражке “Наш геморрой” с обличением во всех смертных грехах двух старых сотрудниц и грязные сплетни персонала. Как максимум показательный расстрел у мусорной кучи с последующим сбросом тел в выгребную яму.

продолжение>>